Следующий случай произошёл в приснопамятные годы, когда (склонный к чрезмерному возлиянию алкоголя) «доблестный» президент, умудрившийся в мирной стране в мирное время расстрелять собственный парламент из танков и давший всем суверенитету столько, сколько смогут унести, подписал очередной указ об отмене призыва всех студентов в вооружённые силы, поставив последних в интересную позицию, когда одной рукой пытаются ухватить (как говорят в народе) и сиську, и письку! Вот такая, «понимаш», загогулина!
В результате этого воинские части остались практически без солдат, караулы экипажа боевых машин укомплектовывались офицерским составом, и даже расчёты орудий состояли из жён военнослужащих. Нехватку солдат лихорадочно пытались возместить контрактниками, но так как денежное содержание было мизерное, то чаще всего в ряды армии вливались такие кадры, «выливание» которых из предыдущих организаций почиталось если и не праздником, то событием весьма радостным и благодатным. Максимум, чего удавалось добиться офицерам от таких бойцов – не пить днём, ну а уж ночью наступало их время!
Вот двое таких (с позволения сказать) «защитников» дежурили на КПП гарнизонного городка. Утром и днём они доблестно поднимали и опускали шлагбаум, пропуская машины. Но ближе к вечеру всё сильнее у них в глазах прорисовывалось этакое нечеловеческое томление, потрескавшиеся губы уже не могла успокоить вода – то была особая жажда! А потому как стемнело, и всё начальство разъехалось по домам, настал святой час возлияний, потом ещё час и ещё… Короче, к 24 часам мои герои были пьяны до изумления. Тот, который отличался более субтильным сложением, чем его напарник, пуская весёлые пузыри соплей вперемешку со слюной заснул с улыбкой идиота на ланитах и присохшей ароматной капустой в уголке рта, уткнувшись лбом в стол с живописными остатками пиршества. Другой же испытал стремительный и мощный позыв к опорожнению мочевого пузыря. Зов был настолько силён, что дойти до туалета уже не было сил. Рассудив, что ничего страшного не произойдёт, если он сделает это и с крыльца дежурки, он немедля приступил к исполнению задуманного. Уверенно взяв в правую руку беспокойный орган, предался наслаждению освобождения под звук мощной струи, бьющей в столбик шлагбаума.
Но Боже! Вдруг наш герой был освещён во всём своём великолепии фарами стремительно приближавшейся чёрной «Волги». Дверца машины распахнулась, и из неё появился (отсвечивая красными лампасами в свете фар) генерал, прибывший в часть с внезапной проверкой. От неожиданности (или испуга) организм наотрез отказался прекратить исполнять свою естественную функцию и, казалось, с новой силой продолжил низвергать мощную струю урины, красиво переливавшуюся в свете фар. Приложив левую руку к головному убору, а правой продолжая сжимать «мужское достоинство», бравый контрактник доложил генералу, что в вверенном ему КПП происшествий уже по определению быть не могЁт! Гнев «ломпасоносца» был ужасен: он топал ногами, орал так, что эхо ещё долго гуляло по уснувшему городку, испуганно отражаясь от стен домов. И, в кульминационный момент апофеоза генеральского гнева, из двери дежурки выполз субтильный собрат нашего дежурного. При виде этой картины генерал застыл с широко открытым ртом, не в силах произнести ни слова. Лицо его из бордово-красного стало ядовито-свекольным. В это время субтильный подполз к ногам генерала и, ухватившись за них, требовательно спросил: «Ты чЁ кричишь, братуха?» А присмотревшись повнимательней к брюкам генерала, просветлённо заорал: «А! Это ты штаны в краске измазал? Ну мы её уберём мигом!» – и стал усердно рукавом своей куртки стирать красный лампас с генеральской штанины. В этом месте генерал посрамил Преснякова-младшего, выдав фальцетом «замысловатую» фразу о родных наших героев и их отцах-командирах. Что было потом – история умалчивает, но больше я этих «друзей» на КПП не видел.
